– Садитесь осторожно на ступеньку.

Я тихонько опустилась и села. Гектор начал говорить с Бьюти ласковым, успокаивающим тоном. Она смотрела на меня с ожиданием и смущением, надеясь, что я Лорна, но одновременно понимая, что я не она. Гектор предложил ей кости, но Бьюти не проявила к ним никакого интереса. Она осторожно вытянула нос и принялась обнюхивать мои пальцы. Я видела, как раздуваются ее ноздри. Собака определяла особенности моего запаха. Похоже, наконец Бьюти смирилась с тем, что ошиблась и склонила голову, наблюдая за мной с таким интересом, как будто надеялась, что я в любую минуту превращусь в ту женщину, которую она ждала.

Гектор выпрямился.

– Теперь она в порядке. Пойдемте. Возьмите это. – Он вернул мне пакет с костями. – Возможно, она еще и решит, что с вами можно дружить.

Я проследовала за ним в ту самую маленькую студию, где мы сидели прошлый раз. Бьюти вспомнила о своих обязанностях телохранителя и расположилась между нами, положив голову на лапы. Время от времени она бросала на меня взгляды, но была явно разочарована. Гектор налил кофе из термоса, стоявшего на столике рядом с фанерным ящиком и фотоальбомом в кожаном переплете. Я согласилась выпить с ним чашечку, решив, что хуже мне уже все равно не будет. Он устроился на своем стуле, и я наблюдала, как он, подвинувшись ближе к микрофону, рассказывает о прозвучавшей джазовой композиции, считывая сведения о ней с обложки компакт-диска. Голос у него был звучный и мелодичный. Вставив новую кассету и отрегулировав звучание, Гектор повернулся ко мне.

– Теперь попробуйте дать ей кость. Бедняжке Бьюти надо поднять настроение.

– У меня тоже настроение неважное. Несколько часов назад я просматривала бумаги Лорны.

Я раскрыла пакет и подвинула его к Бьюти, которая внимательно наблюдала за мной. Она немного ослабила свою бдительность и даже позволила погладить себя по голове. Вытащив одну из костей, она положила ее между лап и тщательно облизала, прежде чем впиться в нее зубами. Собачка не стала особенно возражать, когда я пересела на соседний с Гектором стул. Гектор тем временем сортировал пачку старых черно-белых фотографий. Под рукой у него стояла коробка с клейкими уголками, которые он наклеивал в альбом и вставлял в них отобранные фотографии.

– Что это? – поинтересовалась я.

– У моего отца скоро день рождения, и я решил приготовить ему такой подарок. Большинство этих фотографий сделаны во время второй мировой войны.

Он протянул мне снимок мужчины в брюках со стрелками и белой рубашке, который стоял перед микрофоном.

– Ему тогда было сорок два. Он попытался пойти в армию добровольцем, но его не взяли. Слишком старый, плоскостопие, поврежденная барабанная перепонка. Он работал диктором на радиостанции в Цинциннати, и ему сказали, что он нужен здесь, чтобы поднимать моральный дух граждан. Отец частенько брал меня с собой на работу, поэтому, наверное, я тоже пристрастился к этому делу. – Гектор отложил альбом в сторону. – Давайте посмотрим, что там у вас.

Я вытащила из сумки кассету и протянула ему.

– Один человек записал чужой разговор, но я бы предпочла не говорить вам, кто это сделал.

Гектор повертел кассету в руках.

– К сожалению, я вам мало чем смогу помочь. Я думал вы говорите о восьми– или многодорожечной пленке. Знаете, в чем тут дело?

– Понятия не имею.

– Это пленка "Милар", покрытая с одной стороны связующим материалом, содержащим окись железа. Сигнал проходит через катушку в записывающей головке, что вызывает образование магнитного поля между полюсами магнитов. Частицы железа намагничиваются в так называемых доменах. Ладно, не буду утомлять вас такими подробностями. Все дело в том, что профессиональная записывающая аппаратура обеспечивает гораздо лучшее воспроизведение, а эта пленка для любителей. Наверное, записывали на какой-нибудь портативный магнитофон, в котором садились батарейки?

– Совершенно верно. Много посторонних шумов и помех. Половины нельзя разобрать.

– Меня это не удивляет. А прослушивали вы ее на таком же магнитофоне?

– Да, пожалуй. Значит, не сможете помочь?

– Я могу поставить ее дома на свою аппаратуру и посмотреть, что из этого выйдет. Если звук записался плохо, то его нельзя будет исправить при воспроизведении, но у меня хорошие динамики, и, возможно, я смогу отфильтровать некоторые частоты, поколдую с низкими и высокими и посмотрю, что это даст.

Я вытащила блокнот с записями.

– Это то, что я разобрала, а где не поняла, там оставила чистое место и поставила вопросительные знаки.

– Вы можете оставить мне пленку? Я смогу поработать с ней, когда вернусь домой вечером, а завтра утром позвоню вам.

– Даже не знаю. Я поклялась, что буду охранять ее, как свою жизнь. И мне бы очень не хотелось говорить владельцу, что пленка осталась у вас.

– Ну и не говорите. Если попросят ее вернуть, то позвоните мне, заедете и заберете.

– А вы большой хитрец, Гектор.

– А разве все мы не хитрецы?

Он забрал блокнот с моими записями и вышел в другую комнату, чтобы переписать их. Потом я дала ему свою визитную карточку, написав на обратной стороне домашний адрес и номер домашнего телефона. К тому моменту, когда мне уже пора было уходить, Бьюти явно решила, что я своя. Она очень дружелюбно проводила меня до лестницы, приноравливаясь к моим шагам, а потом остановилась внизу, внимательно наблюдая, как я поднимаюсь по ступенькам в вестибюль. Уже наверху я обернулась и, глядя в ее умные глаза, сказала:

– Спокойной ночи, Бьюти.

Выезжая со стоянки радиостанции, я заметила на перекрестке одинокого мужчину на велосипеде. Он завернул за угол и скрылся из вида. На секунду я ощутила нарастающий гул в ушах, в глазах слегка потемнело. Открыв окошко, я набрала полные легкие свежего воздуха. Какая-то липкая волна охватила мое тело и исчезла. Подъехав к опустевшему перекрестку, я замедлила движение, вглядываясь вправо, но мужчины на велосипеде нигде не было видно. Перспектива уличных фонарей сужалась вдали и исчезала за горизонтом.

Я поехала на Стейт-стрит, где обитала Дэниель. Сейчас мне нужна была компания или же хороший сон – все равно. Если я отыщу Дэниель, то мы, возможно, купим шампанского и апельсинового сока, поднимем тост за Лорну и прежние времена. А потом я поеду домой. Припарковав "фольксваген" возле "Нептун Паласа", я вылезла из машины.

Со стороны клуба доносился шум, и был он гораздо сильнее, чем я слышала в прошлый раз. Посетители явно веселились. Из распахнутых боковых дверей заведения на стоянку вывалила толпа гуляк. Какого-то парня с двух сторон поддерживали женщины, трое других парнишек со смехом улеглись на асфальт. Этот вечер четверга был почти безумен в своем неистовстве, все гуляли напропалую, набирая завод к предстоящим выходным. Музыка буквально сотрясала стены, облака табачного дыма плавали в тихом ночном воздухе. Я услышала звон разбитого стекла, затем дикий смех, словно из бутылки выпустили джинна. Невдалеке патрулировала полицейская машина. Обычно полицейские заезжали сюда каждые пару часов, проверяли, не нарушаются ли правила торговли спиртным, и отлавливали мелких преступников.

Собравшись с силами, я протиснулась в дверь и пробралась к бару, словно рыба, плывущая против течения, оглядывая при этом вероятных клиентов Дэниель. Она говорила, что обычно начинает работать в одиннадцать, но ведь она могла сначала зайти в бар, чтобы выпить. Дэниель нигде не было видно, но я заметила Берлин, направляющуюся к танцевальной площадке. На ней была короткая черная юбка и топ из красного атласа с тоненькими бретельками. Ее волосы были слишком короткими для пучка, который она попыталась заколоть на затылке, поэтому большая часть их свисала вниз. В ушах подрагивали два больших кольца с горными хрусталиками, которые при движении бросали блики на шею. Сначала я решила, что она здесь одна, но потом заметила парня, пробиравшегося сквозь толпу и освобождавшего ей дорогу. Затем Берлин окружили танцующие, и она исчезла из поля моего зрения.